ЛЕКЦИЯ 16. Построение устного выступления (определение вектора рассуждения, выбор слов и выразительных средств)

Предмет «Искусство речи» предполагает не только изучение теоретических основ риторики, но и духовное осмысление служения слову. Риторика же определяется как речь украшенная, т.е. предназначенная к полнокровному воздействию на ум и на эмоции, чувства, дух человека.

Безусловно, перед многими из нас стоят цели более скромные, чем овладение искусством проповеди и обретение собственного духовного слова. Но в любом случае есть задача приобретения навыков публичного выступления.

Бедственное нравственное состояние нашего народа более всего познается по языку, который является лакмусовой бумажкой духа человеческого. В языке отражаются все болезни, которыми объята человеческая душа, да и все общество в целом. Исследуя состояние языка, метаморфозы, которые он претерпевает, мы можем делать многие меткие и верные заключения о таинственных духовных процессах, заквашивающих жизнь социума – народа. Поэтому признаемся смело, что многим из нас еще должно работать над собой, дабы научиться правильно воплощать мысль в слово. Нам необходимо овладевать культурой речи, избавляться от всех грамматических, фонетических и прочих ее недостатков. Особенно, если учесть, что пастырское, катехизаторское, миссионерское служение, помимо частных бесед, в которых мы тесно общаемся с одним или несколькими собеседниками, предполагает обращение к собору слушателей, выступление перед аудиторией, что неизмеримо повышает требования к слову, произнесенному публично, и нашу ответственность за него.

Для того чтобы овладеть мастерством устного выступления, мало постижения теоретических основ, нужны практические навыки. Поэтому наши занятия состоят из лекций и практических семинаров и предполагают активное участие студентов. Но даже и на лекции мы с вами будем вместе составлять слово на духовную тему и рассуждать обо всем, что связано с заданным предметом. Вместе порассуждаем, почему мы выбираем то или иное слово; предпочитаем эту, а не другую синтаксическую конструкцию, дабы выразить лучшим образом мысль – и таким образом вы будете прикасаться к тому словесному творчеству, которое составляет основу проповеднического искусства.

Итак, вместе с вами составим слово (устное выступление) на тему: «Молитва Преподобного Сергия».

Часто священники, особенно новопоставленные, приступая к произнесению слов, испытывают затруднение в том смысле, что приходится говорить о предметах хорошо известных в церковной аудитории – например, о Преподобном Сергии Радонежском или о другом святом. Так вот, тема хорошо известна, а сказать надобно так, чтобы представить людям что-то новое – свое отношение, свое рассуждение, свою мысль, а не повторить в сотый раз чужое изречение и мнение.

Как говорить о Преподобном Сергии, чтобы скучно не было?!

Как говорить о Преподобном Сергии, чтобы не умалить от высоты и святости предмета?!

Как говорить о Преподобном Сергии, чтобы лицом в грязь не ударить?!

Размышляя обо всем этом, приходим к выводу о необходимости находить свой подход и приступ к теме. Нужно уметь смотреть на предмет с неожиданной стороны, тем паче, что предмет этот объемный, глубокий, исчерпать его никто из нас не сможет, поскольку слишком большое расстояние – не временное, а духовное нас отделяет от Преподобного Сергия. Он свят, а мы грешны. Он является воистину обителью Духа Божия, а мы еще не очистились от «духа праздности, уныния, любоначалия и празднословия».

Несомненно, в наше время всякий, кто взял на себя смелость произносить духовное слово, призван не столько рыться в пособиях, составляя компиляции и аппликации, сколько молитвенно вживаться в самый предмет, прося вразумления у Господа и у того, о ком мы хотим говорить. Дабы слово наше было живо, а не мертво; свежо, а не затхло; интересно, а не скучно; глубоко, а не поверхностно; искренно, а не формально; в каком-то смысле спонтанно, а не затвержено и заучено, что всегда производит на слушателей дурное впечатление. Мы, конечно, не против того, чтобы готовиться к словам и произнесению слова (раз, два и три про себя произнесите его), но против того, чтобы это слово было мертворожденным ребенком, выкидышем. Нам нужно, чтобы это было живое дитя. Поэтому в день Преподобного Сергия мы ставим себе задачу не пересказывать известное житие, но найти в этом благодатном материале такое русло, плывя по которому, наша мысль достигнет цели. А цель – это духовное назидание слушателя; цель – это определенный духовный импульс, который от нашего сердца с Божией помощью должен выйти и отпечатлеться в сердцах наших слушателей.

В слове обязательно должна быть сердцевина. Дурно то слово, которое аморфно и не имеет внутренней стройности, а значит, соразмерности, композиции. Композиция слова – что крона дерева, состоящая из ветвей, веточек, сучков и листьев. Смотришь на дерево, тянущееся к небу, видишь, насколько это совершенное творение – никаких излишеств, все подчинено устремленности к небу, к солнцу. Ствол восполняется отходящими от него вправо и влево ветвями; ветви, обрамленные листвой, придают дереву изящные, совершенные, гармоничные формы, которые отличают живое дерево от сухостоя.

Так вот и мы с вами, приближаясь к размышлению о молитве Преподобного Сергия, просим его положить нам на сердце главную мысль, которая сама собой восполнится, сама нас поведет от начала к концу. И мысль эта, как говорит талантливый современный проповедник о. Вячеслав Резников, «должна быть кристальной».

Слово, как ствол, пусть от корня восходит к вершине и вместе с собою поднимает слушателя. Дабы он не почувствовал головокружения от стремительности восхождения, нужно время от времени дать ему посидеть на той или другой ветви, отходящей от ствола.

Итак, «Молитва преподобного Сергия».

Из самой темы ясно, что главным действующим лицом нашего слова мы избираем не самого угодника Божия, и не его учеников, и не его родителей, а именно молитву, составлявшую, безусловно, нечто весьма существенное, а может быть, и определявшее личность святого.

И когда я утверждаюсь в этом намерении говорить о молитве Преподобного Сергия, то, беря в руки хорошо мне знакомое житие, я тотчас смотрю на него иными глазами и с новым интересом вчитываюсь в знакомые эпизоды. Хочу говорить о сокровенной жизни его сердца, о том, как в нем зачиналась, созревала, возрастала и, наконец, достигала своего совершенства молитва. Ведь ей и был подчинен, по существу, весь подвиг этого святого. Лучше будет все-таки намечать отдельные вехи этого слова, а вам предоставить возможность уже домыслить и довести дело до победного конца. Но все-таки начало и конец, середина, развитие темы пусть будет четко обозначено и предано письменам.

Так мы и начнем, сразу обозначив тему:

Великий молитвенник Земли Русской...

По мне – достойное начало. Обратим только внимание, что подыскано синонимическое выражение к названию. Мы не повторяем слова «Преподобный Сергий». А говорящие, к сожалению, нередко утомляют аудиторию бесконечным повторением одних и тех же выражений. От такого повторения у слушателя вырабатывается молочная кислота, т.е. он внутренне, сам того не сознавая, утомляется и раздражается. Человеческая природа не выносит однообразия, и если мы не будем с самого начала помнить об этом, нас не спасет никакой сан. Будь ты хоть митрополит, но, если у тебя речь будет состоять из клише, штампов – а они запросто усваиваются сознанием, - не получится живого общения с залом. Это нужно иметь в виду.

Великий молитвенник Земли Русской был рожден на свет Божий по молитве своих родителей.

В данном случае «масла масляного», то есть стилистической ошибки, нет. Но тут использован определенный риторический прием – это то, что относится к стилю речи, то, что возбуждает в слушателе желание прикоснуться к тайне молитвенной жизни.

А, немного отступив от составления нашего слова, спрошу: какой прием, какая фигура речи использована в этом предложении? Тавтология. Что это такое? Это риторическая фигура, представляющая собой повторение одних и тех же или близких по смыслу слов. Тавтология часто имеет видимость ненужного повторения. Особенно часто название «тавтология» применяется там, где имеет место повторение однокоренных слов. Но будем отличать, когда тавтология – ошибка (незамеченный и ненужный повтор), а когда – специальный прием.

Вроде бы мы ничего не сказали особенного, но на самом деле тут проходит мысль, глубокая мысль. Называется это на языке психологии или философии «интенция»[51], т.е. тайные намерения говорящего или пишущего. Интенция какая у нас? Сказать, доказать, что так просто великие молитвенники на свет Божий не появляются. «Яблочко от яблоньки недалеко падает». Значит, великие молитвенники потому таковы, что от чрева матери они освещены молитвой.

Далее. Кажется... Такой, видите, безличный оборот с оттенком предположения, сомнения, неуверенности, выражается личное отношение говорящего к слову.

Заметим, что нынешний слушатель вовсе не готов к тому, чтобы его назидали намеренно. Сегодня никакой дидактизм, т.е. поучительность, никакой морализм, т.е. стремление исправить человека словом не проходит. Современные люди настолько устали от обмана, лжи, посягательств на их волю и свободу, что призывы даже нравственного характера ими не воспринимаются. И вовсе отвергаются, если у говорящего присутствует хотя бы малая толика самоутверждения, т.е. он назидает и через это служит бесу тщеславия. И хотя слушатель сам весьма подвержен этой страстишке, ибо все мы отчасти самолюбцы и гордецы, но он на дух не переносит, когда такой честолюбец поучает его с трибуны. Таким образом, чтобы говорить с людьми, надо ощущать себя скромным тружеником, поставленным служить тем, кто превосходит тебя во всех отношениях. Образно говоря, почувствовать себя осликом, на котором Господь въезжает в Иерусалим. Вспомните русскую поговорку: «Не чванься горох перед бобами, будешь сам под ногами». Если ж будешь чваниться, будто представляешь собой нечто, то ничего путного у тебя не выйдет. Аудитория тебя из вежливости, конечно, послушает и помидорами, может быть, не закидает, но облегченно вздохнет, когда такой агитатор, хотя бы и в золотых ризах был, скроется в сумрачной тиши алтаря или просто покинет трибуну.

И вот слово «кажется» выдает в человеке говорящем живую, размышляющую душу. Он оставляет за собой право на ошибку, он ни на чем не настаивает, он с вами делится, оставляя свободу вашу неприкосновенной – вы можете с ним не согласиться. На самом деле эти тончайшие оттенки говорят о творческой свободе, которая присуща говорящему, показывает, что слово у него живое, что он размышляет вместе с аудиторией и таким образом выказывает ей уважение. И надо сказать, что только то слово пробуждает мысль, которое само является плодом размышлений, плодом внутренней не только интеллектуальной, но и душевной, и духовной деятельности. Все это весьма импонирует разборчивому слушателю, заставляет его внимать вам с неподдельным интересом: «Интересно, что это ему там кажется?!» Но мы продолжим.

Кажется, что дар молитвы отрок Варфоломей получил, еще находясь во чреве матери, ибо как иначе объяснить происшедшее с нею на Божественной литургии (по необходимости вы можете пересказать эти несколько эпизодов), когда все явственно слышали словно младенческий крик на Херувимской песне и в завершение службы. Трижды это чудо повторилось.

А я обращаю ваше внимание на формальный аспект нашей речи. Вот, если вы вглядитесь в последнее предложение, оно в синтаксическом отношении весьма богато. Это так называемое сложноподчиненное предложение. В нем имеется несколько придаточных предложений. При этом нет таких однородных придаточных предложений, которые вводились бы повторяющимся подчинительным союзом: «Я опоздал, потому что был занят, потому что не смог перенести встречу... потому что... потому что...» Нет, здесь все пропорционально. Можно найти в этом предложении причастный оборот: «происшедшее... на литургии». Он характерен преимущественно для письменной речи. Есть у нас здесь глаголы прошедшего времени. А впереди стоит глагол настоящего времени: «кажется». Речь получается объемной, она соотносима с настоящим и прошедшим временем. Когда всего понемножку, но без искусственного нагромождения – это не ассорти, а живая русская речь, – получается, что слушатели от вашего слова черпают еще один род удовольствия эстетического порядка, если только вы говорите внятно, не спеша, не монотонно.

Но мы ведем разговор не о том, чтобы ласкать слух аудитории замысловатыми фигурами, а о том, что современный русский человек так же тоскует по хорошей русской речи, как он тоскует и по России, по Отечеству, по Небесному Иерусалиму, воплощением которого были наши русские города и села. Сейчас подлинно русского не встретишь ничего. Словом «Святая Русь» запросто называются даже небольшие рестораны и харчевни на магистралях. И это все утомляет и даже причиняет боль тем, кто верит в Святую Русь, несмотря на происходящее.

На самом деле слово как нечто живое, исходящее из живого сердца, имеет великую силу врачевать, умирять, приносить радость и является одним из высших родов бескорыстной радости, удовольствия, которые получает человек. Сейчас, к сожалению, это мало кому понятно, а вот в XIX веке, когда не было нынешних СМИ (то есть СМИ – средства массовой информации, конечно, были – газеты, журналы, но они, во-первых, так не назывались и, во-вторых, не имели такого глобального охвата и такого воздействия на массы, как теперь), люди ради живого слова могли проделать большое путешествие. Может быть, вы помните такой эпизод из жизни митрополита Платона (Левшина), о котором Екатерина II говорила: «Платон кого угодно может заставить плакать!» Такое у него было слово. Он был нравственной, святой личностью.

И вот митрополит Платон, служа часто и в Кремле, и в дворцовых церквах, вышел как-то раз из алтаря, обошел храм, как бы случайно, и видит – стоит простой мужик, седой, как лунь, борода окладистая. По многолюдству отошел в сторонку и плачет. Митрополит его спрашивает:

–  Отче, – уважительно, – ты что плачешь?

–  А я, – говорит, – слушаю слово митрополита Платона. А ты слышишь это слово?

–  Нет, – говорит, – не слышу, но знаю, что он так говорит, что не плакать невозможно.

Но вернемся к нашей теме. Дар молитвы Преподобный Сергий получил, находясь еще во чреве матери, ибо неоднократно были слышны некие возглашения во время Божественной литургии. Неудивительно (продолжаем мы нашу речь), что и все его отроческие годы были освещены... «Освещены» – это страдательное причастие прошедшего времени, краткой формы. А что в этом слове писать – «я» или «е»? Если от слов «святой», «святость», то «я». А мне кажется, что можно взять корень свет: «освещены».

Дальше давайте взойдем на поэтическую высоту, используем художественный образ, ибо без этого тоже проповедь обойтись не может. Интересно, что образность речи есть мало акцентируемый, но очень важный элемент проповеднического искусства. Из тех, кто в великой степени владел образностью речи, из XIX века можно упомянуть святителя Иннокентия Херсонского. Сейчас его произведения издаются, он уже прославлен как святой. А из XX века я бы назвал новомученика святителя Серафима Звездинского. Его проповеди и воспоминания тоже изданы.

Образность речи состоит в том, чтобы найти такой образ и словом его так написать, чтобы он никогда не забылся слушателю. Образность речи хороша потому, что ее запоминать не нужно, она сама себя запечатлевает в сердце слушающего.

Неудивительно, что все его отроческие годы были освещены немерцающим светом...

А это словосочетание «немерцающий свет» есть в вечерних молитвах.

...незримой миру лампады, которую Сам Господь затеплил в кроткой и незлобивой душе.

Обычное, казалось бы, предложение, но на деле в нем отражается вся красота православной духовности. Протестантские проповеди мы с вами не воспринимаем, потому что они плоски, приземлены, они не в состоянии познать тайну духа человеческого. А вот одно такое предложение говорит, что это слово Божие, слово, которое вбирает в себя всю полноту духовного и культурного наследия Матери Церкви. Да и лучшего образа-то и не подберешь, чтобы в двух словах передать мысль об отроческом сердце, чистота которого превосходит в совершенной степени наши бедные, поломанные, еще вчера, может быть, загаженные, а сегодня уже очищаемые души.

Обратимся, наконец, к слушателям, чтобы они не заснули.

Братья и сестры...

Неплохо, между прочим, что мы не сразу так обращаемся к аудитории, потому что часто привычность скрадывает то, что заложено в самом обращении. А вот так на полпути – хорошо.

Братья и сестры, вы знаете, что своих избранников Господь проводит через горнило испытаний.

Мы поменяли направление нашей речи. Только что было повествование, а тут, видите, прямое обращение к слушателям. Почему проповедь раньше называлась собеседованием? Потому что она предполагает мысленное участие слушателя в самом духовном слове.

Не миновал их и... – А дальше думаем, какое слово употребить? «Святой» – было, «преподобный» – было, «молитвенник» – было, а «печальника» не было. Очень хорошее русское слово «печальник». Печальник об Отечестве нашем. «Земля Русская» была, а «Отечества» не было!

Не миновал их и печальник об Отечестве нашем. Встретив непреодолимые трудности в изучении грамоты, Божий отрок (хорошее словосочетание, почти что иконописное) прибегнул к испытанному средству (не назовем средство молитвой, а назовем как-нибудь иначе) – всем сердцем (используем описательный оборот), всей душой, всем помышлением (так, наверное, и было, ибо весьма он был расстроен; ему угрожали и побои учителя, и выговор родителей), с плачем воззвал он к Небесному Отцу (тоже уместно назвать здесь Бога именно так, потому что слово «отрок» предполагает близость к нему Родителя Небесного) и был услышан.

Между прочим, вы даже обходитесь в этом случае без назидания. Однако – sapienti sat – как говорили в древности: «Мудрому достаточно».

Если вы говорите все слово сами, внимательно и убежденно, то образ отрока, всем помышлением, всем сердцем, всей душой да еще с таким слезным сокрушением молящегося, тотчас дает нам понимание, что такая молитва будет услышана. Так оно и вышло.

Эпизод собеседования с таинственным старцем мы с вами по недостатку времени можем опустить. А вы в качестве самостоятельной работы попробуйте вставить в эту проповедь небольшой рассказ. Он здесь весьма уместен, потому что мы только штрихи жития наметили. Но рассказ нужно написать в заданном русле. Речь идет о том, что по молитве старца отрок, очевидно, сподобился просвещения Божией благодатью. Это была веха в его духовной жизни, предопределившая, возможно, его прощание с миром, поставившая его на монашеское служение и изменившая, конечно же, его детскую, такую неумелую молитву в нечто еще более глубокое, сокровенное. Тем паче, что в житии рассказывается далее, как он постился, воздерживался и от невинных радостей, т.е. всецело был углублен в себя самого, познавал себя посредством молитвы. Вот такой маленький эпизод попробуйте-ка описать самостоятельно. А мы двинемся вперед в составлении нашего слова.

Сегодня... (Опять обратимся к сегодняшнему дню, чтобы наше слово не было бы раритетом, экспонатом в лавке древности.)

Сегодня многие молодые люди помышляют о монашеском служении, но сколь немногие действительно становятся воинами Христовыми. (Так обычно именуют монашеское сословие.) Причина тому… (Вы, кажется, отступили от вашего рассказа, на самом деле вы слушателю даете, как некоему воробышку, посидеть на веточке. Дерево вашего слова растет, а он сидит себе и отдыхает, а потом полетит дальше. Это отступление, несомненно, но сами видите, что оно совершенно связано с темой.)

Причина тому – крайнее непостоянство нашего духа. (Разовьем это отступление.) Утром мы с горячностью свершаем обыкновенное молитвенное правило, а днем, погрузившись в мирскую суету, едва находим в себе силы (так и есть) отбиваться (выразительное слово из разряда разговорной лексики: «от этого человека ни крестом, ни перстом не отбиться!»; «отбился от рук», «отбился от приставаний»)…

едва находим в себе силы отбиваться от потока грязных и грешных… – Вот тоже интересно. Эти два эпитета, два определения: «грязных и грешных», а далее еще и слово «грозящих» – похожи по двум первым согласным и по окончанию. Такое сочетание используется для усиления мысли, и одновременно, если уж вникать в тонкости, они придают некую музыкальность речи. Но только чтобы не было нарочито.

...от потока грязных и грешных мыслей, грозящих увести наше сердце на страну далече. (Устойчивое евангельское выражение из притчи о блудном сыне.)

В молитвенной жизни юного инока, который сокрылся в непроходимых дебрях Радонежских лесов, главным было постоянство. (Можно закончить это отступление достойным образом.) Пусть никто из нас не способен на отшельничество и на труды постнические, но и живя в шумном городе, находясь посреди толчеи людской, мы (ободрим слушателя) вкусим от плода сердечной молитвы в свое время, если будем терпеливы и постоянны в наших малых ежедневных молитвенных трудах.

А теперь я хочу вместе с вами наметить еще несколько вех из жития, которые каждый из вас по желанию может развить в своем будущем сочинении. Я бы предложил остановить внимание еще на таких эпизодах.

Молитва Преподобного Сергия, которая подобна огню или мечу (повествование о его схватках с нечистью), - это уже, конечно, высшая степень молитвы, указывающая на ее силу. Преподобный становится страшен для демонических сил, «в учении его возгорелся огнь». Обышедше обыдоша мя, и именем Господним противляхся им (Пс., 117, 11). Этот эпизод не хотелось бы упустить из внимания.

Еще один эпизод, очень наглядный и образный, – это литургическая молитва игумена Радонежского.

Преподобный Сергий у Престола, на Престоле Святой Потир, сослужащие ему монахи созерцают некий огнь, который, свившись, входит в Чашу. Рядом с преподобным Сергием служит Ангел Господень. Молитва преподобного низводит огнь Духа на Святую Чашу. Да и молитва любого литургисающего священника низводит этот огнь в силу того, что церковное таинство совершается. Однако не все сподобляются видеть, переживать и чувствовать то, что было дано сомолитвенникам святого Сергия.

А мы с вами закончим лекцию еще одним эпизодом, который не хотелось бы упустить.

Молитва аввы Сергия выносила его за грани земного бытия (тут образ сам просится собою), как огненные кони пророка Илию. В день Рождества Божией Матери 8 сентября (по ст. ст.) 1380 года Радонежский игумен молился Богу о победе русского оружия, созерцая как на ладони прошедшее, настоящее и грядущее нашего Отечества.

А закончил бы я это слово, если б действительно пришлось его произнести, таким замечательным историческим свидетельством.

Когда Авраамий Палицын[52], келарь Троице-Сергиевой лавры, в 1610 году впал в совершенное уныние по причине крушения Отечества и уже готов был плакать о погибели Русской Земли, то (как мы читаем в сказании Авраамия Палицына об осаде Троице-Сергиевой лавры) он на заре стал молиться и (видимо, святой человек был) услышал с неба глас Божий: Авраамий! Как ты можешь сомневаться в Промысле Божием над Русской Землею, ибо она и Православие не погибнут, покуда у Престола Божия молятся за Русь три святых: святой великомученик Димитрий Солунский, святитель Василий Великий и Преподобный Сергий Радонежский!