10. Обобщение правил общения в разных аудиториях

Ранее мы разбирали характер общения в различных аудиториях и особенности восприятия слова слушателями в зависимости от их возраста, сословной принадлежности и прочих факторов. Перед нашим мысленным взором прошли дети, подростки, старшеклассники, пенсионеры, военные, прикованные к одру болящие и умирающие. А теперь обобщим и выделим основное, для чего составим краткие тезисы, которые нам помогут весь этот материал усвоить. И оформим их в виде ненавязчивых назиданий, правил, обращенных к нам самим как проповедникам, лекторам, катехизаторам, призванным найти контакт с аудиторией. Причем тезисы эти относятся к области не только риторики, но и этики, потому что в нашем с вами подходе трудно совершенно отделить слово от сердца, носящего это слово.

10.1. В общении с детьми

1. Старайся быть простым, теплым и искренним. Впрочем, этот тезис подходит для всех категорий слушателей, потому что мы все как дети перед Богом. Но все-таки старайся быть простым, теплым по сердцу и искренним, не допуская ни малейшей фальши в интонации, стиле, слоге. Ясное дело, что фальшь в интонации есть прежде того фальшь в чувствах, настроениях, убеждениях. Не допускай строжничанья, это тоже своего рода фальшь. Потому что к себе мы бываем снисходительны, а тут напускаем вид Серого Волка: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

Не допускай и сюсюканья, этакой приторной сладости с обилием уменьшительных суффиксов, где надо и не надо. Сюда же, между прочим, относится ложная патетика. То есть такое воодушевление, как будто человек лишку хватил: начинает тормошить детей, наскакивать на них, плясать перед ними.

2. Помни, что сердца детей чисты и нежны, впечатлительны. На них все отпечатывается, как на мягком воске, а потому бойся оскорбить их слух хотя бы одним неподобающим словом или выражением грубым, пошлым, страшным.

Но что имеется в виду под «страшным словом»? Если иные проповедники умудряются нагнать тоску и безнадежность на взрослую аудиторию, то что говорить о детях, когда вы им всякие невеселые непонятки рассказываете. Ребенок естественно верит в победу добра над злом, для него Боженька всех сильнее, и всех умнее, и всех добрее, Он все может. И ему не понять, как это – «мнимое и временное торжество господствующего на земле зла»? Поэтому детей и хранят от этаких словес. Да и взрослым дозировать надо рассказы о том, как министры проворовались, а золотой запас в очередной раз вывезли в Америку. Например, мне жаловались, что в некоторых воскресных школах катехизаторы детям-подросткам про ИНН рассказывают. Вряд ли такое стоит обрушивать на детские умы.

3. Дети, даже при всем желании, не воспринимают абстрактных рассуждений и отвлеченных от земной конкретики понятий. Вспомним, что Спаситель наш всегда говорил с людьми ясно, просто, каждое Его слово было облечено в образ, притчу и хорошо запоминалось.

Дети не воспринимают сентенций и нравоучительности. Общаться с ними академическим языком – педагогический грех, от которого они становятся равнодушными, унылыми, непослушными. Кстати, не все люди созданы для общения с детьми, не все педагоги могут заниматься с маленькими. Возможно, они и люди, и профессионалы хорошие, и на Доске почета висят, только к детям их нельзя пускать.

4. Лучший друг проповедника – словесный художественный образ и живописание словом. Речь идет об особом умении и искусстве рассказывать, описывать события, о мастерском владении художественным словом.

5. Опытный педагог в общении с детьми будет достигать объемности речи, то есть включать в нее все стили – и высокий, и разговорный, и художественный, конечно, в подобающих рамках, а также все жанры – и рассказ, и беседу, и притчу, хорошо зная, что их смена освежает восприятие и доставляет отдых ребенку. Основная ошибка иного проповедника – монотонность: как заладит дуду, и пока дети не уснут, не остановится.

10.2. Подростковая аудитория

Будь опытным диагностом и постарайся выявить все нравственные недуги или болезни аудитории, иначе будешь бить мимо цели. А нужно, чтобы твое слово задевало, касалось сердец, не оставляло равнодушным, привлекало внимание. Тут и доносами не грех пользоваться.

У меня был такой случай в старших классах. Подходит учительница, говорит: «Отец Артемий, довожу до вашего сведения, что в начале этой недели я попыталась на перемене войти в аудиторию к старшеклассникам, но дверь была заперта, там сидели юноша М. и девушка Н. И сколько мы не пытались туда пробиться – минут 12-15, может быть, меньше, – они не открывали».

Тут я, просто как петух боевой, как конь удалой, ворвался в аудиторию. Думаю: докатились! Сепаратные переговоры. Разошелся, что Илья Муромец в борьбе с погаными. Да еще девушка какую-то майку натягивает, а там у нее ничего нет, кроме торчащего пупка. В общем, я разгорячился. Гром был страшный, молнии, град величиной с желудь. Хотя, конечно, и старался смягчить удар. Говорю: «Да как же милый наш юноша мог вот запереть так дверь? Это же неуважение к той, которую он именует своей девушкой. Как же при хорошем к ней отношении решиться на такое! Это ведь бросает тень на нее, и на дом отца ее, и на предков до седьмого колена!» На перемене вижу, он стоит – прическа, как у Страшилы, один вихор короче, другой длиннее, лохмы торчат в разные стороны. Я не знаю, как мама это терпит, а может, и сделать ничего не может. Хотя мальчик из хорошей семьи – интеллигентный папа, мама на всю Россию известна своими книгами по воспитанию трудных подростков, прекрасная православная писательница. Книжку написала – «Чтобы ребенок не был трудным». «Отец Артемий, – обращается ко мне этот лохмач, – можно поговорить?» Я ему: «Пожалуйста, милый, давай отойдем». – «Батюшка, мне кажется, вас дезинформировали, вы что-то не поняли». – «Я рад был бы ошибиться! Я ждал от тебя именно этого слова. Что же именно я не понял?» – «Мы там решали задачи по химии». Я говорю: «Наконец-то я услышал это слово! Как я рад, что ты вывел меня из состояния отчаяния. А почему заперлись?» – «Чтобы не мешали дети из четвертого класса». – «А почему не открыли учительнице?» – «Мы чуть-чуть промедлили». В общем, он сказал какие-то обтекаемые фразы, которые дали мне возможность надеяться на лучшее. «Но ты понимаешь, что это дает повод ищущим повода? Что это, мягко скажем, политическая ошибка?» – «Да, понимаю».

Жизнь представляется подросткам драмой, столкновением, конфликтом. Если бы подростка спросили, какое самое лучшее определение жизни он знает, то, отринув определение Фридриха Энгельса – слишком блеклое, вялое, более годное для пенсионеров: жизнь есть способ существования белковых тел, – многие бы выбрали формулировку одного из законов диалектики: жизнь – это единство и борьба противоположностей. Но подростки наши весьма близки к восприятию жизни в этом драматизме, конфликте. А значит, и наше слово к ним должно быть драматично, сюжетно, напряженно, бодро, динамично.

Необходимо высмеять порок, уже стучащийся в душу подростков, увлечь их рассказом о победе добра над злом, дабы вызвать их сочувствие. В этой аудитории оно еще может быть вызвано, у старшеклассников уже иначе.

Очень важен метод профилактики, то есть предупреждения болезней. И прежде всего, страсти блуда и гнева. Речь идет об агрессии подростков и возникающем все больше интересе к лицам другого пола, который, к сожалению, облекается в формы, часто противоположные нравственности. Наверное, нужно обязательно говорить в этом возрасте о девстве и целомудрии как основе личности человека.

10.3. Юношеская аудитория

Главное оружие проповедника – его нелицемерное благочестие, как состояние сердца, конечно, а не сумма благочестивых действий внешних, а также искренность и горячность веры. Конечно, вы должны быть магнитом, а они тогда-то и будут не опилками, а железной стружкой, которая потянется к вам. Тут сухого интеллектуализма недостанет, тут должны быть, действительно, молитвенные труды положены, чтобы силу духа обрести, а значит, и свободу в обращении к слушателям.

Должно избегать в словесном общении дидактики, то есть откровенного назидания и морализма – они будут бить мимо цели. Для современных просвещенных юнцов это не лекарство.

В общении с ними потребно великодушие (чтобы не смотреть на них как на врагов, ожидая подвоха). И, если можно, радость. Но только не та, которая от наркотиков, а внутренняя, глубинная духовная радость бытия. Великодушие, радость, ум. С кокосовым орехом вместо головы не приходите к ним. И умение держать внимание аудитории. Умение из книг не вычитывается, достигается опытно и не сразу.

Тема любви будет козырем педагога, если он введет ее в русло высоких нравственных понятий. Но лучше не прикасаться к этой теме человеку, презирающему целомудрие. Целомудрие – это всеобъемлющее понятие. Это состояние сердца не только монашествующего, но и мирянина, православного супруга, который самоотверженно служит своей семье, исполнят свой супружеский долг, преследуя славу Божию, а не своекорыстные греховные интересы.

Расскажу вам маленький эпизод для доказательства этого тезиса. Молодым священником я был приглашен в качестве то ли цензора, то ли консультанта в Театр на Таганке, дабы поучаствовать в прогоне «Маленьких трагедий» Пушкина в постановке Любимова, только что вернувшегося в Россию после вынужденного пребывания за границей. У меня в памяти хорошо запечатлелась одна из этих трагедий, «Каменный гость». Сцена, когда на могиле мужа донна Анна встречается с доном Гуаном. По Пушкину, донна Анна – целомудренная вдовица, которая безутешно оплакивает смерть своего супруга и, надо же случиться такому искушению, подпадает под обаяние развращенного дона Гуана. Одна знаменитая актриса, прима Таганки, играла донну Анну, но играла так, что зрителю становилось ясно: не дон Гуан соблазняет Анну, а донна Анна нападает на этого невинного барашка и, страшно сказать, на костях мужа флиртует, искушая невинность дона Гуана. Ах, гиблое дело – изображать целомудренную натуру человеку, который сам вкусил горького отравленного напитка, плотски умудрен, не дай Бог, развращен. Поэтому, конечно, лучше даже и не дерзать говорить со старшеклассниками о высокой, настоящей любви, коль скоро твоя жизнь находится в прямом противоречии с провозглашаемыми тобою идеалами. Не поверят. Дети скажут, как говорил актерам гениальный режиссер Станиславский: «не верю, не верю». Чтобы не было такого фиаско, лучше беседовать о политике.

Не должно пренебрегать библейскими сюжетами, касающимися плотской, земной, высокой жертвенной любви, потому что эти сюжеты суть подлинное сокровище в деле назидания и воспитания молодежи.

В качестве комментария нужно сказать, что и к библейским сюжетам страшно приступать. Потому что в этом деле важно войти в единый дух с повествованием, дабы не умалить, не исказить, не засушить эти сюжеты, но донести их вечный смысл и веяние Божией благодати до современного слушателя. То есть, нужно уметь адаптировать, приспосабливать эти сюжеты, пересказывать их так, чтобы слушать было интересно и увлекательно. Думаю, что это дается только опытом, кропотливой практической работой словесного общения с аудиторией.

Педагог, работающий с юношеской аудиторией, должен быть сверхделикатен и очень осторожен в своих беседах о любви и целомудрии. Потому что этот предмет весьма болезненный для многих и многих слушателей. Объясню, что я имею в виду.

Представьте себе, к вам, еще молодому священнику, подходит писаная красавица, коса до пояса, лицо ангельское. Если бы не обводочки вокруг глаз, говорящие о некоторой «умудренности» и отсутствии подлинного вкуса. «Батюшка, вы мне нужны. Только я хотела поговорить не при всех». – «Хорошо, давайте отойдем за колонну». – «Батюшка, у меня к вам почти риторический вопрос. Я до двадцати четырех лет берегла свое девство. Учусь в ГИТИСе. И вижу, что творится вокруг меня, какой бардак, какой, простите, бордель». – «Ну что же, похвально, что вы имели и ум, и совесть, дабы отстоять свое право на то, чтобы быть белой лебедью». – «Но, в конце концов, батюшка, меня достали когтистые лапы сорок восьмого претендента». – «Это ваш муж?» – «О, если бы муж. Но нет, это был не муж. Я к вам обращаюсь с вопросом: почему другим позволено с семнадцати лет вести неизвестно какой образ жизни без всяких последствий – сейчас они уже и замуж вышли, и детей родили, – а мне одного раза было достаточно, чтобы заразиться неизлечимой болезнью, от которой я безуспешно лечусь уже седьмой год, прогресса нет?»

За таким рассказом стоит целая жизненная драма. Поэтому в наших воззваниях к молодежи нужно быть очень деликатным, очень хорошо знать жизнь, чтобы никого не ввергнуть в уныние, в отчаяние, но действовать точным инструментом нейрохирурга. С опытом, конечно, это приходит. Вчера мне пришлось в далекой от нас чувашской школе города Алатыря, за многие сотни километров от Москвы находящегося, проводить урок со старшеклассниками. Кстати, тамошняя молодежь порядком отличается от московской в лучшую сторону. В старшеклассниках так много еще детского, они реагируют на слово священника так, как у нас в пятом-шестом классе, то есть очень живо. Дети менее утомлены жизнью. Им в большинстве своем не довелось испытать "слишком раннюю усталость". И вот, беседуя об этом болезненном предмете – целомудрии и желая детей как-то ориентировать, развернуть в нужную сторону, я по ходу рассказа говорю: «Вы мне разрешите, дорогие друзья, воспользоваться теми методами, которые под рукой только у православного священника. Ни экстрасенсы, ни йоги – никто этого не знает, да и не дерзает на это, только мы. Вот у меня есть такая подзорная труба, с помощью которой я сейчас хотел бы увидеть эти светлые звездочки, эти чистые, девственные натуры, которые всем смертям назло, всем вихрям враждебным вопреки сохранили свою лебединую чистоту до десятого класса. Вы мне разрешаете провести этот эксперимент и эту подзорную трубу вытащить на свет Божий?» Они говорят: «Да». И педагоги поддерживают: «Если вы считаете, что это нужно, вынимайте». – «Но только для этого мне придется на сцену подняться, потому что нужен обзор». Говорят: «Батюшка, хоть на люстру». И вот я свою трубу вынимаю – полная тишина. Сидит двести пятьдесят человек, тишина, муха пролетит – услышишь. Ах, вот она, гори, гори, моя звезда, звезда пленительного счастья. Говорю: «Вон она, в правой половине нашего собрания сидит и сияет эта чистая звезда. Смотрите на нее». Они все оборачиваются: «Насть, ты что ль?» «Ну-ка, – продолжаю, – а что у нас в левой половине? Ничего не пойму. А, вот она и здесь сияет, смотрите, смотрите все. Это, действительно, сокровище!" Но сами-то вы смотрите куда? Не фиксируйте ни на ком взора. Вот такой эксперимент. Действительно, кому есть чему радоваться, они как бы крылья расправляют. Я говорю: «Но не отчаивайтесь, дорогие друзья, если моя труба не зафиксировала в вас сокровище. Но выход есть. Слава Богу, еще существуют на белом свете священники. Придите на исповедь, расскажите о том, что было, что неправильное сделали. Бог все простит и возвратит вам эти крылья. Все управится. Знай только иди и более не греши. Хотя, конечно, сияние ослепительное».

Представьте себе, что если бы вместо этого тонкого психологического приема, вполне индивидуального (конечно, подражать топорно невозможно, у каждого свой стиль общения с молодежью), нашелся бы батюшка, который бы сказал: «Целомудрие прекрасно, девство – это нравственный потенциал нашей Родины. Кто его сохранил, прошу встать. Сядьте, а теперь встаньте те, кто не сохранил". Это было бы, конечно, преступление не только риторического характера, но этического. Так можно нанести тяжелые психологические раны, даже вызвать жесткое противление. К сожалению, подобное встречается, когда не хватает чутья, такта, любви, нравственного чувства. Мы должны ощущать эту грань, тончайшие акценты и такие вехи, которые преступать не должно.

7. Быть может, самое главное в этом разговоре – оставить надежду на лучшее будущее. В том смысле, чтобы никто не отчаялся, не приуныл, не сказал бы: «Все, батюшка, песенка спета. Поздно. Я и рад бы в рай, да грехи не пускают». И действительно, многие люди, даже не особо религиозные, имеют такое тяжелое сознание давящих на них согрешений; сам цинизм этой жизни вытравляет в разочарованном поколении все идеалы, светлые мечты, чаяния. И задача священника и всякого проповедующего как раз пролить свет надежды. Прекрасна в связи с этой мыслью цитата из Священного Писания, из Книги Царств: Бог не желает погубить душу и помышляет, как бы не отвергнуть от Себя и отверженного (2 Царств, 14, 14). То есть Свои действия, усилия Бог обращает на нас, помышляя о том, чтобы не отвергнуть и отверженного, или, как говорит Господь: Сын человеческий пришел взыскать и спасти погибшее (Лк.,19,10). В этой связи, наверное, немало церковных проповедников делают страшную ошибку: акцентируя речь на мрачных и обличительных моментах и мыслях, они оставляют чувство безнадежности, настолько перенасыщают речь негативом, которого и без того предостаточно, что у людей не остается надежды. А этого делать нельзя. Если не священник, то кто же даст утешение, покажет свет в конце туннеля? Я думаю, что духовное слово имеет своей задачей не столько сделать хирургический разрез, сколько срастить, утешить, укрепить. Жизнь-то все-таки продолжается.

10.4. Аудитория пожилых людей

Прежде всего, наше слово должно дышать нелицемерным почтением к возрасту аудитории. Уважение к старшим и их жизненному опыту – это общечеловеческое качество. Может быть, они и не праведники, может быть, даже и великие грешники, но жизнь – хороший учитель. Человек умудрен самой совокупностью падений и ошибок, им совершенных. Почему мы и говорим об уважении к жизненному опыту. А особенно к скорбям и страданиям старшего поколения, прошедшего через огонь войны, трудности восстановления разрушенного хозяйства. Может, кто сам и не воевал, но хлебнул горя, как моя мама, картофельными очистками питавшаяся вместе с двумя малолетними сестричками в голодные времена. Да у каждого есть что вспомнить в семейных преданиях.

2. Общаться с пожилыми людьми очень интересно. Интереснее, чем с определенной частью молодежи – например, бритоголовыми. Потому что старики – свидетели ушедших эпох жизни Отечества. Одно дело читать о коллективизации и продразверстке, а другое дело – услышать от того, кто сам это пережил. Например, рассказ пожилой женщины о том, как ее маленьким ребенком на телегу посадили с братьями и сестричками и куда-то повезли. А другую, тотчас по раскулачивании – то есть, по изъятии медного чайника и кошки Мурки в пользу комитета крестьянской бедноты, в ветхой одежонке погнали вслед за мамой куда-то в северные края.

Сейчас вышла интереснейшая книга Павла Проценко[34] «Цветочница Марфа». Это документальная повесть о жизни русской крестьянки Марфы Ивановны Кондратьевой из Подмосковья, сумевшей пронести веру в Бога через всю жизнь. Она испытала и нечеловеческие условия деревенского быта 20-х – 30-х годов, мытарства коллективизации, вырастила семерых детей. Будучи церковной старостой, отстояла два храма, а закончила жизнь в концентрационных лагерях, куда попала по ложному доносу. Книга рельефно вскрывает ткань времен, это не литературный вымысел, а на огромном фактическом материале написанное высокохудожественное произведение.

Так же интересны реальные судьбы наших стариков. Тех, кого мы видим каждый день и не задумываемся о том, что судьба каждого – такая же непостижимая книга. Вот у нас в богадельне есть такие старушки – девяносто пять лет, силы-то мало осталось, а ум светлый. Вот, Феодосия Ивановна – слышит плохо, но мыслит ясно. Или матушка Анания – слепенькая, жалуется, что никто ее не гонит, никто не травит, наоборот: кормят, никаких нет неприятностей. «Погибаю, – говорит, – батюшка. А вот молодая была – мне и палец в двери защемят, и запрут в туалете, и ведьмой назовут соседи; вот это была, батюшка, жизнь». Человек не рисуется, а действительно скорбит, что он живет у Христа за пазухой. К ней вы входите в келью (она монахиня уже была) – у нее там совершенно пусто, она не терпит лишних предметов. Один предмет в ее келье привлекает внимание всех, кому посчастливится зайти, – четки на тысячу шариков, ей их сплели специально. И она их перебирает. «Ой, батюшка, особо никто меня не ругает, не гонит, уж не знаю, как спастись". Привык человек к жизни в форс-мажорных обстоятельствах коммунального рая хрущевской эпохи. Придешь, бывало, смотришь – ее нет. Зовешь – никакого ответа. А это она нашла себе место между стульчиком и кафельной стенкой и устроилась там, потому что считает, что ей спать на кровати не спасительно. Вот такая матушка. Как же с ней может быть не интересно? Очень даже интересно.

3. Для того чтобы добраться до сердца пожилого человека, нужно возвратить его ум в страну его священных воспоминаний. А у каждого своя святыня. Для одного это может быть день Победы на Красной площади, когда вы ему расскажете, что день-то Победы пришелся не на девятое мая, а на шестое – на день Георгия Победоносца, именно в тот день капитулировала Германия. И началась-то война в день Всех Святых, в земле Российской просиявших – двадцать второго июня сорок первого года. Вы понимаете, дорогая Пульхерия Ивановна, Боженька довел наш народ до Победы. Расскажите, пожалуйста, о том, что Вы помните, если можно. И скажет, как она двадцатипятилетней радисткой в военной форме с курчавыми, пышными каштановыми волосами, в пилотке со звездою, увидела салют Победы. Как каждого военного, который тогда оказался на Красной площади, народ подбрасывал в воздух. Моя теща это помнит, ей сейчас семьдесят шесть лет. Представьте себе, вот, подбрасывали в воздух, но и ловили, конечно, да, вот. Да ей после этого только споешь своим слабым голоском какой-нибудь «Синий платочек», она прямо скажет: «Батюшка, давай теперь каяться в грехах. Хочу выплакать всю душу».

Вот такую власть имеют священные воспоминания.

А для другого это, может быть, воспоминания, как маленькими детьми их одевали в белые платьица и нарядные костюмчики, как им в церкви батюшка что-то сладенькое давал – и уж какое это было сладенькое! «Знаете, дорогая Клавдия Петровна, – скажешь ей, – это было не «что», а Кто: это был Боженька. Это было причастие. Вот и я вам принес Боженьку, дароносицу священническую. Вот вам сладенькое». – «А что ж, я готова». – «А в грехах каяться?» – «Готова». И пошло-поехало дело.

4. Нужно также иметь в виду инерцию ума пожилого человека. То есть отсутствие гибкости. Свежее впечатление пришло к восьмидесятилетней бабушке, но из этого вовсе не следует, что через пятнадцать минут она готова будет расписаться под своим желанием исповедоваться первый раз. Настолько уже закостеневший ум, навыки, мироощущение, что вашей проповеднической мотыжкой разрыхленная почва мгновенно зарастает бурьяном. Если сегодня вы добились того, что бабушка вместе с вами записала грехи на бумажке, то на следующий день перед приходом священника она может заявить, что под диван от него спрячется. «Бабушка, в ваши годы – под диван?! Да там и щель узкая, куда вам с вашими размерами». – «А вот сейчас залезу». И залезет ведь, если опять не увести ее в страну священных воспоминаний: «Бабушка, вы помните, как на клиросе в белом платьице стояли, когда вам было шесть лет?» – «Помню». – «И что ж там было?» – «А там был такой батюшка, как ангел. И он нам выносил что-то сладенькое». – «И сейчас он придет. Вот, давайте, давайте». И на десять минут это райское состояние. А потом опять под диван. Я думаю, что все, кто с пожилыми людьми общается, должны знать за ними это свойство. А когда на них смотришь, это очень полезно. Нужно молиться: «Господи, не остави мене, внегда оскудевати крепости моей, не отрини мене. Яко исчезоша яко дым дние мои, и кости моя яко сушило сосхошася… Дние мои яко сень уклонишася, и аз яко сено изсхох. Неужели я буду таким же тюфяком? Господи помилуй. Неужели буду таким же дитятей? Да неужели это так со мною будет?» А вот, молодежь, молиться надо. Без молитвы ум действительно коснеет.

5. Слово, обращенное к старикам, должно быть не только сердечным, но и простым, насыщенным народной и церковной мудростью. Чем больше к месту вы хороших пословиц подберете, тем лучше, потому что эти пословицы суть квинтэссенция русской души. Если вам еще дано сердце, чтобы эти пословицы произносить. «Да, Марья Ивановна, старость не радость». – «Ох, не радость, родимый». Прямо так с ними и общаться, фразеологическими оборотами. Но главное, конечно, тут не лексика, а душа ваша, искренно симпатизирующая, внимающая, жалеющая, сочувствующая собеседнику.